Корпорация Монстров

Взгляните на эти тучи. Они низко, почти неподвижно нависают над городом, царапая свинцовое брюхо об острые края Вестминстерского аббатства, и сеют мелкую водяную пыль на отсыревшие крыши, на темные громады мостов над мутной Темзой, на мокрые крупы зашоренных кляч, с грохотом и цокотом влекущих по брусчатке черные мышеловки кэбов с угрюмыми возницами, каждый из которых может оказаться убийцей и висельником, на осенние листья, укрывшие аллеи особняков, на плечи продрогшего полисмена, стерегущего труп до приезда инспектора из Скоттленд-Ярда. Это – Лондон, и я не знаю другого такого места.

Взгляните на эти трубы. Они поднимают над крышами свои массивные тела из прокопченного кирпича и извергают навстречу тучам разнообразные дымы. Дым ли это фабрики, тайно производящей оружие для преступного синдиката профессора Мориарти, или же некий ученый, столь же одаренный, сколь и безумный, готовит немыслимое изобретение, которое потрясет весь мир, а может, чертовка Лаветт с Флит-стрит печет свои пирожки из человечьего мяса, а этажом выше правит серебряную бритву свихнувшийся парикмахер Баркер? Это – Лондон, и я не знаю другого такого места.

Взгляните на эти окна. Одни сияют светом золоченных люстр, освещая праздное обаяние состоятельной аристократии и буржуазии, другие прячут за тяжелым бархатом штор невероятные тайны масонских лож и закрытых клубов, на заседание которых просто невозможно опоздать, поскольку истинный джентльмен сверяет часы по Биг-Бену. А есть и такие окна, куда ни разу не проникал луч солнца, и лишь после заката мелькнет порой за фрамугами бледное бескровное лицо с глубокими тенями вокруг глаз и багровой раной болезненно искривленных губ. И только в окошке на Бейкер-стрит глубокой ночью одиноко горит теплым желтым светом окно спальни, где доктор глотает порошок от бессонницы, поскольку его гениальный сосед, размышляя над загадкой очередного преступления, ночь напролет немилосердно терзает скрипку. Это – Лондон, и я не знаю другого такого места.

Взгляните на эти лица. На рубеже веков история произвела на свет удивительных персонажей. Одни целиком посвятили себя науке и изобретательству, толкая вперед цивилизацию. Другие, в свою очередь, проникли в мистические тайны мироздания и немало в этом преуспели. Зародившийся конфликт мистики и науки еще долго будет сотрясать умы двадцатого столетия. Третьи же – мистика плоть от плоти, изнанка мира, которую позже увековечит перо Лафкрафта. Викторианская эпоха Англии удачно соединила в себе уютные незыблемые традиции в стиле «файв-о-клок» с неистовым новаторством технической мысли и атмосферой чистейшей пробы ужаса готических романов. Здесь каждый – охотник, и каждый – жертва, ибо внутри каждого дремлет чудовищный монстр, и никому не ведом тот день и час, когда он проснется… Создатель Франкенштейна предполагает, что его творение когда-нибудь оторвет ему голову, но надеется на лучшее; изощренный злодей Мориарти, скрипя зубами, читает в «Таймс» каждую заметку о Шерлоке Холмсе; в определенных кругах не принято говорить о докторе Абрахаме Ван Хельсинге, а Потрошитель, вспарывая живот молоденькой шлюхи из Уайт-Чэппла, еще не знает, что картину его следующего преступления уже видит в опиумном бреду несчастный инспектор Фредерик Аберлайн. И на всем на этом налетом золотистой пыли лежит тот неповторимый лоск, который способен воспитать в людях только Старый Свет, тот изысканный стиль истинных джентльменов и леди, которому суждено стать классическим эталоном вкуса в одежде, манерах и даже мыслях. Это – Лондон, и я не знаю другого такого места.