Установите allrpg.info в виде приложения: еще быстрее, еще удобнее.
Установить
Перейти в приложение
Установите allrpg.info в виде приложения: еще быстрее, еще удобнее.
Для установки нажмите на и выберите «На экран «Домой»
Уже установлено? Перейти.
Установите allrpg.info в виде приложения: еще быстрее, еще удобнее.
  • iOS: переключитесь на обновленный браузер Safari.
  • Иначе: воспользуйтесь обновленными браузерами Chrome или Firefox.
Уже установлено? Перейти.
введите 3+ символа
ничего не найдено

Женский роман времен крестовых походов. История Элизабет Монферратской

Событие:Умереть в Иерусалиме
Опубликовала:Сова
интересно
Последнее изменение:13.11.2013 в 14:53
Щёлк – бусина в четках. Ave Maria, Gratia plena… Щёлк. Ave Maria, Gratia plena…Мысли где-то далеко. Элизабет смущается: задумалась о посторонних делах во время молитвы…

В комнате она одна. Покои брата в королевском дворце, разместившемся в бывшей мечети Аль-Акса в Иерусалиме, столь же уютны, сколь и немноголюдны.

Элизабет здесь уже несколько недель и начала привыкать к разнообразию речи, звучащей в этом удивительном месте. Лишь страстная, о нет, нисколько не монотонная латынь в храме успокаивает и возвращает душу туда, где ей и положено находиться – на путь к Богу.

Теперь она может молиться в Храме Гроба Господня – а могла ли год назад мечтать, что  ступит когда-то своими грешными ногами на плиты его пола?

Путь из замка Порчиано в графстве Гвиди занял полторы недели дня. Путь из родного Монферрата до Генуи – четыре дня. Морской путь из Генуи до порта Ливорно в Пизе… Месссины… Кандии на Крите… Родосе, где они набирали воду… Никосии… до Акры….Элизабет не помнит. Всё это вместе заняло времени не больше того срока, который понадобился, чтобы убедиться, что ее брак с графом Гвиди был неудачным.

Молодой очаровательный граф Гвидо III Гверра просил руки дочери Вильгельма V Старого в 1171 году, небезосновательно рассчитывая на поддержку Монферратского дома, рода Алерамиков в сложной итальянской политике. У графа оказалось два недостатка – он был неверным союзником на политическом фронте и предпочитал юношей  девушкам на фронте постельном. Через несколько месяцев, переметнувшись от гибеллинов (к которым принадлежал его тесть, воспитатель и родственник Барбароссы, Вильгельм Старый) к гвельфам, граф Гвиди направил Папе Римскому в Рим скандальное прошение о разводе с «бездетной» женой.

Вильгельм Старый, в ярости, направил Папе Римскому в Авиньон прошение о разводе дочери с содомитом, пренебрегающим супружеским долгом. В ожидании папских ответов Элизабет вернулась в семью отца.

Двух недель в Монкальво, отстраненности родителей и перешептывания слуг хватило для того, чтобы понять: кажется, только постриг в монахини может смыть позорную историю первого брака Элизабет из истории Монферратов.

Однако, находясь, по всей видимости, в растерянности от столь досадного матримониального просчета, Монферраты не торопили дочь. Старый Вильгельм не привык столь расточительно расходовать столь ценный ресурс, как дочери на выданье. А Юдита Бабенберг? Юдита Монферратская, родная тётка германского императора Фридриха Барбароссы, вероятно, просто очень любила свою дочь, к юным годам получившую непрошеный багаж взрослого опыта: брак, чужой дом без единого родного лица, жизнь с нелюбящим человеком, измены и предательство, двусмысленный статус при возвращении в отчий дом, полную неопределенность в будущем.

Дома Элизабет не застала братьев и друзей детства. Гийом служил Иерусалимскому королю в качестве коннетабля столицы и получил прозвание «Длинный меч», Конрад – Византийскому императору, Фридрих избрал духовную карьеру, Бонифаций уехал в Венецию, а его вечно беременная жена Елена была не лучшим его заменителем.

– Как бы я хотела побывать в Святой Земле, у Гийома - сказала Элизабет, помышляя не то о бегстве, не то об уходе в монастырь. Это устроило всех.

***

– Ваше сиятельство, если Вы не очень заняты, не хотите ли присоединиться к леди Беатрис, которая будет выполнять поручение ее высочества в городе?

Элизабет соглашается. Ей редко удаются выходы в город, кроме походов на исповедь и мессу. Рыцарь, сопровождавший ее из Монферрата, умер от лихорадки. Брат и его друг Робер, которого Гийом иногда просит вывести сестру в город, слишком заняты на службе. После головокружительного путешествия через море, она снова оказалась в четырех стенах.

– Ваше сиятельство, если Вы не очень заняты, не подмените ли даму в службе протокола?

Элизабет соглашается. Ей приятен повод узнать какие-то новости и поговорить о них. С собой она берет вязание – негоже молодой леди оставлять руки без работы и позорить брата. Здесь дамы имеют массу достоинств – владеют несколькими наречиями, начитанны, знают утонченные танцы и даже сведущи в науках.  В Монферрате девочек учат рукоделию, приличиям и здравому смыслу – никто не готовит их к путешествию за море и жизни при Иерусалимском дворе.

В преддверии пира в честь помазания Балдуина IV на царство Ее Высочество с дамами просят разузнать настроения братьев де Луизиньян и, в случае необходимости, сгладить острые углы в разговорах.

  – Ваше сиятельство, Ваше место – первое за вторым столом, между де Луизиньяном и магистром лазаритов. Ничего не имеете против лазаритов?

Элизабет соглашается. Она здесь гостья и рада принести пользу, чтобы отблагодарить за гостеприимство. Прокаженных она боится до дрожи.


***

У Элизабет снова запутались нитки, из которых она вяжет. Она оглядывается в поисках помощника, но никого из дам нет, в холле только ожидающие приема у короля гости. От выхода из покоев госпожи Агнесс - матушки принцессы Сибиллы и короля, к входу в боковой коридор зал быстрым шагом пересекает дядя короля, Жослен де Куртене. Легендарная личность, провел 10 лет в плену в Алеппо. Носит титул графа Эдессы, хотя сама Эдесса сейчас и находится в руках мусульман. Такого не попросишь помочь распутать клубок ниток. Он одаривает сидящую с беспомощным видом Элизабет таким взглядом, от которого девушку бросает в краску.

Окончив добровольное дежурство в приемной, Элизабет направляется в свою комнату в глубине дворца. Путь ее, как назло, лежит мимо покоев Жослена де Куртене, вход в которые открыт настежь. Короткий взгляд – чисто из любопытства, и Элизабет невольно встречается глазами с владельцем комнаты, сидящим за столом и со странным выражением лица поглядывающим на проходящих по коридору. Какой стыд! Как неловко! Элизабет ускоряет шаг.


***


На пиру Элизабет употребляет все семейное Монферратское умение лавировать в беседе, общаясь с соседями. Луизиньяны отказываются расстаться с мечами и за пиршественным столом, постоянно возмущаются, что вынуждены делить хлеб с сарацинами. Лишь после объяснения, что блюда, подаваемые с «головы» стола, дойдут до сарацинского конца, в лучшем случае, в виде объедков, вызывают у них довольный смех. Вооруженные мечами, они умудряются забыть на пир поясные ножи, что вызывает неудобство при разделке блюд. Дам, как и самих Луизиньянов, со снисходительным взглядом выручает Гийом Длинный Меч. Магистр лазаритов, к счастью, деликатно отодвигается от Элизабет на одно из пустующих мест.

Рекой льются поздравления в адрес монарха. Как из рога изобилия появляются чудесные подарки: щепка от Ноева Ковчега, драгоценное оружие, украшение и кубки (после пира, обступив со всех сторон оруженосца Онфруа, хранящего реликварий, удивительную щепку изумленные дамы рассмотрят во всех подробностях).

Король восседает на возвышении, и Элизабет исподтишка любуется им. Он словно мраморная статуя Христа на фронтоне храма, словно Агнец Божий, безупречный рыцарь. Страшно подумать, он младше Элизабет, а правит целым королевством. Все уважают его за рассудительность, благочестие и отвагу. Короли – из другого теста, чем смертные.

Монферраты преподносят королю патерностер из турмалиновых и перламутровых бусин, нанизанных руками Элизабет. Гийом Длинный Меч мешкает, и среди поздравляющих оказывается после иерусалимского патриарха. Получается, что Балдуину дарят вторые подряд чётки. Это огорчает Элизабет, она корит себя  за неуместный выбор подарка, и за то, что в глупом тщеславии собрала королю четки, похожие на свои (…щёлк. Ave Maria, Gratia plena…).

На пиршественном столе, рядом с ее местом, лежит деревянный крестик. Никто не сознается, чей он. Элизабет вспоминает – перед пиром кто-то точно уточнял у нее ее место в рассадке. Она еще  тогда недоумевала, зачем. Может, история об итальянских содомитах уже известна и здесь, может, это остроумный намек на постриг? А может, и знак Божий.

На пиру показывают мистерию о Деве и Младенце, однако вскоре танцы принимают непристойный вид, и актеров изгоняют из дворца. На прощание танцоры без слов преподносят королю Дары Волхвов – Элизабет в этом хорошо разбирается. Пусть она читает с трудом и не умеет писать, но сказки и легенды в Монферрате умеют как рассказывать, так и слушать.

Веселье затухает, и король с членами Высшей Курии удаляется на заседание. Гости расходятся. Прислуга вздыхает с облегчением.


 ***

Заставая брата в покоях, Элизабет всегда улыбается. Ее духовник спросил ее, в чем она видит свою роль здесь, в Иерусалиме. В том, чтобы делать жизнь брата более теплой и уютной, ответила она. Она собирает цветы и расставляет их в вазах, зажигает свечи, наводит порядок, расчесывает пушистые бараньи шкуры на низенькой тахте, учится варить кофе на жаровне. Для брата она – просто приехала из Монферрата. Не из Порчиано, не из Поппи, не из Винчи в Тоскане, не из графства Гвиди. Из дома, из Монкальво. И это бесценно.

– Гийом, может такое быть, чтобы Жослен де Куртене, как бы так сказать, строил мне глазки?
– Почему нет? Он не женат. Ты молода.
– Но он же старый!!!

Гийом «Длинный Меч» пожимает плечами (он полулежит на кушетке с озабоченным видом,  руках – листок, на полу – чернильница):

– Тебе уже тоже целых двадцать. Подскажи, что написать в письме Сибилле.
– Стихи! Найди хорошие стихи. Братец, как же я за тебя рада! И повяжи на котту зеленую ленту. Всем, кто спросит, говори, что в знак служения Прекрасной Даме в Зелёном.
– Хорошая идея – нанять музыкантов?
– Очень хорошая! Пиши много посланий, не жди ответов. Всё будет замечательно!

Элизабет поправляет драпировки. В пустой чернильнице на столе одиноко возвышается отдельный цветок, который привлек ее внимание еще в Акре. Чертополох, необычайно крупный и невероятно колючий, будто тёрн. Когда она потянулась сорвать его с куста, он впился в ее кожу всеми иглами. Там, внимательно оглядев соцветья, и вспомнив наставления монферратского садовника, она выбрала единственное безопасное место в развилке стебля и отщипнула себе ветку с цветком. Бывают и люди, как этот чертополох – всегда настороже, думает она теперь. Убедившись, что владельца соседних покоев нет в его комнате, Элизабет кидает цветок чертополоха на письменный стол Жослена де Куртене и спешно ретируется. Будь что будет.



***

Роберт Сканделион, виконт королевства и Робер де Куртене горячо обсуждают произошедшее под стенами Каира. Королевское войско совершило неудачный поход на мусульманскую цитадель, понесло потери, и неизвестно еще, каковы будут последствия случившегося в политическом, экономическом и военном плане. Гийома в комнате нет, и Элизабет тихонько, чтобы никому не мешать, забирается с вязанием в уголок на тахту. К спорящим присоединяется Жослен де Куртене. Он серьезен, увлечен разговором, и Элизабет украдкой разглядывает его. Действительно, в нём нет ничего от стариков с потухшим взором – глаза у него очень живые, как и сама манера держаться. Даже когда его поза кажется спокойной, он напряжен, как гончая или змея. Речи его звучат горячо, но мудро. Он ладно сложен, пригож лицом, следит за собой. Так показалось ей или нет? (Тут ведь как…).

Она слышала, что после Алеппо у него на спине остались не следы от ударов бича, а замысловатые узоры, нанесенные восточными мастерицами. Накануне, стоя за ним в храме на мессе, Элизабет действительно разглядела какие-то интригующие листики и завитушки. Тогда ей, правда, было не до рассматривания чужих шей, которые мешали ей видеть алтарь и владыку Амальрика.

Теперь идея попросить о помощи с нитками уже не кажется ей нелепой. В прямом взаимодействии  можно было бы понять истинные намерения человека. И такое общение является и приличным и утонченным, уместным в соответствии со всеми  канонами. Элизабет берет спутанный моток, подается вперед, чтобы встать с тахты, не запутавшись в длинном подоле, и вступить в разговор. В тот же момент Жослен де Куртене выходит из комнаты, а за ним следом, не прерывая разговора, и все остальные.



Господи, какое счастье! Элизабет осеняет себя крестным знамением. Уберег от искушения. О подкинутом цветке она предпочитает не думать. Собирает письменные приборы, которыми пользовался виконт, составляет в стопку немытую посуду, оставленную Робером. Заглядывает в турку – остался ли кофе. И  обнаруживает подсунутой под котелочек маленькую записку на плотном листке, в который продето колечко от кольчуги.

«..fleur»...«Non» - только и может она разобрать, узнавая знакомые буквы. Сердце просто выскакивает из груди. Может ли быть, что это он оставил записку ей? Была ли она на столе до его прихода? Она уверена, что не было. Кто еще читал эту записку? Что в ней? К чему относится слово «Нет»?

Элизабет приходится дожидаться брата. Ее руки дрожат. Ей некому больше довериться. Как она завидует в эту минуту образованным иерусалимским дамам! Уму непостижимо, сколько внимания уделяется в Утремере образованию женщины. А она сидит здесь и даже не знает, на какой вопрос ей ответили «Нет»!

Брата смешит ее состояние. Он читает ей текст:

Как нежен цвет, даримый Вами,
Красив и с иглами букет.
Но мое сердце замирает,
Едва помыслю слово "Нет!".

– Поздравляю, сестра, у тебя появился поклонник.

Как? Как? Элизабет лихорадочно пытается сообразить, как ее вычислили. При цветке ведь не было записки. Она не подавала никаких знаков. Ни намёка не позволила себе! Может быть, он бывал в покоях Гийома Монферратского и видел этот чертополох на столе? Может быть, комнаты графа Эдесского не были пусты, когда она туда заходила? Это был бы ужасный позор. Но он точно был под Каиром, это невозможно. Она внимательно оглядывала коридоры. Донесли слуги?

Нужно ли что-то ответить? Для этого нужно понять, что творится в ее собственной душе. Она горячо молится в часовне, но ей не хватает совета духовного наставника. Ей хочется опрометью броситься в храм на исповедь, но всё-таки она сохраняет приличную для леди скорость походки и, с первой же оказией, отправляется в город, к священнику.

Вернувшись во дворец, немного успокоенная графиня Гвиди, благоразумная, чтящая верность своему еще не разведенному с ней супругу, находит на столе в своей комнате букет с водяной лилией. В прилагающейся записке без подписи – знакомая ей цитата из Песни Песней: «Что лилия между тернами, то возлюбленная моя между девицами». Воображение дорисовывает все остальные обороты и эпитеты из того же сочинения.

Элизабет касается цветка. Его упругая прохладная плоть еще недавно омывалась свежими водами. Такой цветок не сорвешь мимоходом. За ним надо специально плыть в заросшую заводь, беречь его от солнца. Она знает, где растут такие цветы. И она знает, из разговоров во дворце, что после штурма Каира группа аристократов совершила вторую, менее известную и более успешную вылазку – чтобы искупаться.

В этом городе все от Господа. И все в руце Его. И пути, и сердца человеческие.

Когда брат возвращается с городской стены, чтобы передохнуть, Элизабет упрашивает его набросать пару строк под диктовку и старательно перерисовывает печатные буквы:

«Как вьюнку не обойтись без прочной опоры,
Так и молодой леди не обойтись без искушенного в жизненных делах спутника».

Она срывает веточку плюща с растущей вокруг окна лозы, и связав их вместе с запиской, оставляет на столе в пустой комнате, двери в которую распахнуты, словно нарочно для нее. Врата Ада или Рая?

Sancta Maria! Ora pro nobis peccatoribus! Святая дева, молись о нас грешных!


***


– Ваше сиятельство! – это графиню Гвиди зовет Сесилия де Ла Тур, бойкая и изящная дама из свиты принцессы, –  пойдемте слушать игру музыкантов!

Дамы меж тем сидят в тронном зале с принцессой Изабеллой и вышивают. Элизабет совершенно сдалась после пары попыток отправиться, куда бы то ни было в город, со свитой принцессы Сибиллы, а значит, и под защитой ее телохранителей. Принцесса очень стремительна и порывиста. Со стайкой дам она умудряется исчезнуть из дворца раньше, чем Элизабет пересечет проход от своих покоев к королевскому залу. Брату повезло, что Господь послал ему такого человека для любви. Но сблизиться с ней, похоже, не удастся. Слишком велика пропасть между европейским дворянством и иерусалимским королевским домом.

Элизабет хотелось бы иметь здесь сердечную подругу. Но кому она может довериться? Ближе всех по нраву в свите Сибиллы ей кажется Беатриса Монлери, она умна и рассудительна, но держится отстраненно, как и сама Элизабет. Сесилия де Ла Тур говорит, наоборот, горячо и искренне, но Элизабет кажется, что та не смогла бы сохранить ее секрета. Что касается замужних дам (к которым «соломенная вдова» графиня Гвиди также, формально, относится), то не насмеются ли они над ней?

Не поспевая за Сибиллой, Элизабет часто оказывается в обществе юной принцессы Изабеллы, напоминающей ей собственных младших сестер, или матушки короля – Агнес де Куртене и ее придворной дамы Изабеллы. Тоже, кстати, де Куртене. Везде они!



Звуки струн и армянской флейты доносятся из северной части дворца. И надо же было, чтобы музыканты играли именно в покоях графа Эдесского… Улыбающийся хозяин рассаживает дам вокруг стола, подвигая им кресла. К шнуровке на рукаве его рубашки пристегнуты хорошо знакомые Элизабет Монферратской листья вьюнка.

Актеры постоянно спрашивают о принцессе Сибилле, и Элизабет понимает – их нанял для своей Прекрасной Дамы ее брат Гийом «Длинный Меч». Было бы нечестно, если бы это осталось в тайне. Очень уж ловко Жослен де Куртене пользуется плодами его поступка. Элизабет «под страшным секретом» рассказывает всем окрестным дамам, кто заказчик музыки, и в кого он влюблен. Наконец, среди слушателей появляется и Сибилла. Все немедленно встают, как того требует церемониал, но выслушав всего лишь одну мелодию (прекрасную музыку о любви!), принцесса удаляется. Ее трудно винить. Ее Высочество подверглись нападению асассинов, Его Величество вернулся из Каирского похода с явными знаками болезни на лице. До любовных игр ли ей?

– Хочу поблагодарить Вас за столь прекрасный подарок, как эти музыка, - Элизабет лукавит, зная, кем организован этот «подарок», но хочет использовать повод для разговора. – Чем я могла бы отблагодарить Вас?

– Я хочу просить о встрече вечером.

Мимо по коридорам постоянно кто-то проходит, с интересом заглядывая в комнату. «Посмотрите, Жослен натащил к себе полные покои дам и теперь приводит рыцарей, чтобы похвастаться, - со смехом шепчет на ухо Элизабет племянница Жослена, Изабелла де Куртене, - Вы знаете, что он в кого-то влюблен?». «Не знаю», - шепчет Элизабет и краснеет.

В своей комнате Элизабет опускается в кресло, покрытое мягкими кроличьими шкурками. Вот и слухи пошли. Но есть ли равновеликая цена Счастью? Пусть и короткому? Пусть даже мнимому?

Ее взгляд падает на тонкую колонну, увитую вьюнком. К вьюнку что-то привязано. Элизабет снимает густо исписанный стихотворным текстом конверт. Конверт запечатан неплотно, и в нём виднеется краешек великолепного ожерелья, от одного вида которого захватывает дыхание. Всё воспитание и естество Элизабет восстает против приема дорогих подарков.

Возвращается Гийом. Ему интересно, как прошла встреча Сибиллы с музыкантами. Элизабет интересно совершенно другое – содержание письма.

Дама и друг ее скрыты листвой
Благоуханной беседки живой.
«Вижу рассвет!» — прокричал часовой.
Боже, как быстро приходит рассвет!

— Не зажигай на востоке огня —
Пусть не уходит мой друг от меня,
Пусть часовой дожидается дня!
Боже, как быстро приходит рассвет!


Из конверта на свет извлекается ожерелье. Глаза округляются даже у повидавшего многое коннетабля Иерусалима.

– Я должна это вернуть! – говорит ему сестра.
- Ты должна это вернуть, - подтверждает Гийом Монферратский.
- Это совершенно неприемлемо!
- Да, далеко зашло. Такой подарок требует ответа.

Весь двор идет к вечерней мессе. В руку Элизабет всовывают записку. Брат читает ей:


Восторг сверх меры пить в раю дабы,
Покину край, прекрасней не найдешь,
Где дама — высший дар моей судьбы,
Чей тонок стан, чей свежий лик пригож,

С ней сердце верное срослось всецело,
Но нужно, чтоб от ней отторглось тело —
Иду туда, где Бог погиб за всех,
Где в пятницу наш искупил он грех.


– Гийом, что это значит? Как бы ты понял?

– Н-н-нуу… (мысли коннетабля витают где-то далеко) … наверное, он решил порвать с вашими отношениями. Ты же вернула ожерелье?..

Элизабет молчит. Ей стыдно, что она сама не может понять стихов, и горько, если брат прав. И, к тому же, ожерелье она не вернула.

На мессе голос не слушается ее. Она сбегает, не простояв и половины службы. Ей кажется, все это замечают. Господи, зачем ты дал мне бесстыжие глаза и такое чувственное сердце?

В городе темно. Она сворачивает не в тот переулок и, уже понимая, что идет не туда, выходит к освещенному зданию Госпиталя. Ее приглашают войти и задержаться в доме Иоакима и Анны. Она совершает поклонение алтарю, возведенному руками хранителей места, принимает алый шелковый цветок на память. Здесь, в доме престарелых родителей Девы Пресвятой, молятся, наверное, о даровании потомства, - думает Элизабет. Какая ирония оказаться здесь  ей, отвергнутой супругом за «бездетность». Господи, даруй мне новую жизнь и детей или призови к себе!

Обогнув тёмный квартал по широкой дуге и не встретив никого, Элизабет с паломнической розой в руке возвращается ко дворцу со стороны Гефсиманского сада. Похоже, королевская процессия еще не вернулась с мессы. Зато в королевской молельне, наверное, пусто. Элизабет делает всего несколько шагов по коридору, прежде чем замечает – в переходе от ее покоев к своим ее дожидается Жослен де Куртене.

– Что Вы со мною сделали, сударь, что я терзаюсь и мечусь по всему ночному Иерусалиму?

– Зачем метаться по ночному городу, если я жду Вас здесь?

Жослен берет ее за руки. Коридор пуст. Дворец пуст. Немыслимо, громада Аль-Аяксы безлюдна, они совершенно одни. От испуга Элизабет переходит на шепот:

– Зачем Вы прислали мне такое дорогое ожерелье?

– Потому что не знаю, буду ли жив завтра.

– Я не могу принимать такие подарки, мне нечем одарить Вас взамен…

Он притягивает ее все ближе к себе и шепчет на ухо:

Ты будешь спать, любовь моя, в постели пуховой,
Ходить в шелках и кружевах, в короне золотой
Клянусь тебя, любовь моя, лелеять и беречь!
И защитить тебя готов, всегда мой верный меч!

Лесная дева говорит, с улыбкою ему:
Твоя постель мне не нужна, шелка мне ни к чему,
Наряд из листьев я ношу, в косе - цветок живой,
Но если хочешь будь моим - здесь, под густой листвой!


От Храма Гроба Господня доносится пение хора. В теплом ночном воздухе плывет звон колоколов. В чертогах Аль-Аксы, дрожа от счастья и осознания совершаемого греха, сжимают друг друга в объятиях двое. Но мы не знаем их имён. Потому что дворец совершенно безлюден. И свидетелей тому нет.

Она взяла венок –
Воспитанной девицей она не зря слыла
Румянец юных щек
Пылал,
Как будто роза меж лилий расцвела.
И потупила взгляд, с поклоном, всё как надо.
То мне была награда.
Ах, если б… но о том молчат.


***

2 августа 1176 года рога и трубы с раннего утра звучит в Иерусалиме. Элизабет Монферратская, по натуре своей ночная птица, вскакивает, как ранняя пташка и будит брата. Все знают – огромное войско мусульман идёт сегодня на Святой город. Господь решил испытать защитников Гроба.

Придворные дамы заняты сборами вещей для полевого госпиталя. Складывают носилки, бинты, собирают баклаги с чистой питьевой водой для воинов.

Несмотря на тревоги, у Элизабет есть еще один повод для улыбки  – в Иерусалим приехал Конрад, ее второй брат. Когда его представляют королю, Элизабет буквально подпрыгивает в дверях тронного зала, словно маленькая девчонка, пытающийся привлечь внимание. Их встреча проходит волнительно и радостно, он узнает ее с первого взгляда.

Принцесса Сибилла выходит с лицом бледнее мела и взглядом чернее тучи – королю очень плохо. Проказа поражает его так стремительно, как саранча губит урожай. В этот день он прячет лицо под маской, и покрывает перчатками руки. И вряд ли нашелся бы храбрец, готовый взглянуть в это лицо или поцеловать руку. С придворными он выходит к приступной стене и держит с нее речь. Пораженной болезнью, он не может больше держаться на ногах, но настаивает, чтобы его вновь вынесли к воротам на носилках. Вслед за королем говорит Гийом, архиепископ Тирский. Защитники города подхватывают:

Воинство Божие мы!
Гроб мы Господень храним!
Здесь мы стоим навсегда,
Боже, Храни короля!

Все невероятно воодушевлены, но противника на горизонте не видно. Дамы находят и обустраивают подходящее место под госпиталь в иерусалимских банях, вход в которые ведет прямо с площади у ворот. Старшая из дам, Агнес де Невер де Монбийяр, обращает внимание дам на то, что именно сейчас любые приличные акции для подъема боевого духа рыцарей были бы уместны. Леди приносят из дворца ленточки и повязывают их на доспехи и котт-д-арм защитников города.

– Храни Вас Господь, - серьезно, безо всякого кокетства, говорит Элизабет, повязывая ленту из своей косы на синий намёт Жослена, и целуя его в лоб. Он перехватывает ее руку и покрывает поцелуями.

Воспользовавшись передышкой, дамы покидают площадь, оставив лишь несколько человек присматривать за полевым госпиталем.

Из тюрьмы в Башне Давида доносятся стенания – стража выдворила из города ненадежных мусульман, а часть заточила в темнице. То ли под воздействием этой акции, то ли в личном патриотическом порыве евреи и армяне города начинают нести воинам к стенам угощения. Здесь и фрукты, и засахаренные орехи и чурчхела из сгущенного виноградного сока.

– Мне нравится такая война! – телохранительница принцессы Изабеллы, Байсан со смаком разгрызает сладкий орешек. А Элизабет нравятся телохранители принцессы. Умеющие быть незаметными, естественные в разговоре, часто говорящие загадками, а часто – прямые в суждениях, как их юная госпожа, эти крещеные сарацины словно излучают тепло. У них яркие живые глаза, и они улыбаются маленькой Изабелле, как родной сестрёнке. А ведь за той нелегко уследить! Малейшее угрожающее движение в сторону принцессы – и Гаид тут же заслоняет ее собой. Малейшая потребность – брат и сестра переглядываются, и вот уже Байсан в своих удобных штанишках и вышитой белой рубахе – одна нога здесь, другая там – что-то приносит Изабелле.

Копты-телохранители Сибиллы на фоне Гаида и Байсан кажутся нелюдимыми и медлительными. Элизабет знает, что это впечатление ошибочно. И все-таки сарацины нравятся ей больше.

В косы Элизабет вплетена пара новых украшений. Рано утром она нашла на столе новый подарок со стихотворной запиской – пару изящных серебряных сережек с аметистом. В Монферрате уши девочкам не прокалывают, и Элизабет приспосабливает серьги, как подвески. Жослен замечает, что подарок принят, и очень доволен.

На площади перед крепостной стеной армяне разрезают спелый арбуз, и дамы помогают раздать угощение рыцарям.

– У господина де Куртене руки заняты знаменем, но я ему, пожалуй, помогу – лукаво говорит Элизабет, протягивая возлюбленному кусочек арбуза. Сок стремится с мякоти на пальцы Элизабет, но Жослен не дает ни одной капле попасть на рукав. Руки его действительно заняты знаменем, но чем при этом заняты губы, мог бы увидеть любой на площади, если бы смотрел. Но о том молчат (с).

Начинается штурм. От стены отгоняют праздных зевак. Дамы при госпитале укрываются в помещении. Через некоторое время проход к баням попадает под обстрел из луков. Один раз Элизабет чудом удается вовремя дернуть на себя дверь, в которую, как в щит, ударяет стрела. В госпитале появляются первые раненые.

– Как тебя зовут?
– Филиппа, я учусь на хирурга, мне не хватает практики.
– Ох, сейчас будет много практики у нас с тобой, Филиппа. Храни тебя Бог.

Время пропадает, льется, как густой сироп. Раненый – перевязка – молитва – госпиталь. Раненый – перевязка – молитва – госпиталь. Раненый – перевязка – молитва – госпиталь. Элизабет не слышит, как объявляют о смерти короля. Не замечает, как госпиталь покидает Беатриса Монлери. Не видит, кто выносит тело Балдуина. Очень много раненых.

– Я потный, - нелепо извиняется лучник, с которого она стягивает стеганку. - Прости, сестра.
– Я не сестра. Не шевелись. Выживешь – будешь потом рассказывать внукам, как тебе раны графиня перевязывала.

Гийом, замечая снующую мимо крепостных стенам сестру, многократно пытается прогнать ее во дворец. Элизабет не может уйти. Она знает – если рыцаря ранят, возлюбленная должна оказаться с ним рядом. Она паникует, за заботами о раненых потеряв Жослена из виду. И в то же время боится показаться ему на глаза, твердо зная: отвлекать бойца посторонними мыслями в горячке боя – чревато бедой.

Забыв об осторожности, Элизабет начинает дёргать брата: ты видишь, где Жослен? Гийом, недолго думая, перепоручает этот вопрос подчиненным, от чего на стене случается небольшой переполох, и Элизабет уже не рада, что спросила.

Найдя, наконец, графа взглядом, она обмирает от ужаса. Он в гуще боя, в первом ряду и охраняет вторую от ворот бойницу, которую безостановочно штурмуют сарацины по приставной лестнице. Ведет себя, как человек, которому нечего терять, – думает она, – девушки девушками, а долг перед королем – превыше.

Возникает опасность взятия первой линии укреплений, и временный госпиталь в банях сворачивают. Элизабет и Изабелла де Куртене отправляются во дворец. Их предупреждают, что не стоит удивляться тому, что можно увидеть в тронном зале. Действительно, во дворце их ждет странное зрелище: в окружении придворных и госпожи Агнессы на троне в короне Сибиллы с гордым видом восседает совершенно незнакомая девица. Пришедшим объявляют, что они еще могут покинуть город по подземному ходу, как это сделали принцессы с частью людей. Изабелла и Элизабет отказываются. Некоторое время они проводят в зале, где царит атмосфера могильного склепа. Повисает молчание.  В воздухе плывет звук набатного колокола. Столы тронного зала усыпаны мерзким мусором – мертвая саранча устилает дворец Балдуина, как некогда чертоги фараона, не пожелавшего отпустить Народ Моисеев. Переглянувшись, Элизабет и Изабелла сговариваются, что в госпитале от них наверняка будет больше пользы, и с облегчением покидают эту юдоль уныния.

Дом госпитальеров гудит, словно улей. Все лавки и полати заняты ранеными, медики снуют между ними с бешеной скоростью. Дамы стараются не мешать и помогают по мере сил: складывают для кипячения использованные бинты, скручивают кипяченые, начисто перестилают освобожденные лежанки. Лекарств здесь достаточно, и девушки с удовлетворением понимают, что в этом есть и их вклад – не зря за месяц до того они помогали госпитальерам в уходе за аптекарским огородом. Элизабет спрашивает имя каждого и молится об их исцелении.

- Ее молитва помогает, - хрипит кто-то из раненых. - Я сам видел, у стены, в банях. Лихорадка началась только у того парня, который отказался, чтоб она за него молилась.

Элизабет смиренно благодарит Господа и продолжает свои малые труды. В госпитале она замечает раненого Гуго Гранье. Вот среди раненых появились и рыцари. Если Жослена ранят, они встретятся тут, и хорошо, что она ушла из дворца – вертится в голове у Элизабет.

К вечеру битва затихает, и сарацинское войско отходит от города. «Это наш город! - скандируют защитники со стен. Дамы возвращаются к воротам, чтобы забрать из бань бинты и напоить бойцов свежей водой. Жослен на стене, цел и невредим, хвала Господу. Осмелев, Элизабет подходит к парапету и передает воду графу и всем защитникам второй бойницы. Воду из ее рук спокойно принимают и простые солдаты, и рыцари в белом, еще вчера объявлявшие, что по обету не могут ни говорить с женщиной, ни брать что-то из ее рук.

Странная мысль приходит ей в голову – не первые рыцари короля отстояли город. Они командовали, кто-то спасал принцесс, кто-то охранял казну. Город отстояли простые солдаты, потные лучники, грубые стражники, хамоватый парень с молотом, Жерары-храмовники, смешливые немцы с шутками про сало. Это их город. И город приезжей чужачки Элизабет теперь – тоже. Иерусалим ее город.

По дороге в свои покои она оставляет Жослену на столе лучший подарок, который только можно подарить в этот день – наполняет кубок и кувшин холодной чистой водой.

Она молится и исповедается в храме Гроба Господня, только сейчас осознавая, что могла умереть от той стрелы в начале штурма без причастия и покаяния. Она столько молилась эти часы, что ей кажется, ее душа полностью соткана из «Sub tuum praesidium confugimus…» и «Omnipotens sempitere Deus». Она кается в прегрешениях и получает в ответ от Гийома Тирского подобающие цитаты: «Жены, повинуйтесь мужьям своим, как Господу» (Послание к Ефесеянам. 5:22), «во избежание блуда, каждый имей свою жену, и каждая имей своего мужа» (1 Кор. 7:2).

И, неожиданно: «три вещи недостижимы для меня, и четырех я не понимаю: пути орла на небе, пути змея на скале, пути корабля среди моря и пути мужчины к сердцу женщины» (Притчи Соломона, гл.30, с. 18,19).

Элизабет понимает справедливость сказанных духовником слов, но ищет встречи – и находит. Она открывает свою боль, рассказывает, что всё еще замужем, что ее развод – вовсе не решенное дело, но не может сопротивляться океану обрушиваемой на нее нежности.

- Живи мы в эпоху Иисуса Христа, нас побили бы камнями. И…Господи, это была бы прекрасная смерть…
- Мы поженимся, а после совершим паломничество, чтобы замолить наш грех, - шепчет ей Жослен, и Элизабет безоговорочно доверяется ему.
- Я еще должна признаться. Давно должна была. Я почти не умею читать. Знаю только ваши французские буквы…
- Но как?! Кто же Вам читает все мои письма?
- Брат… Гийом Длинный меч.

Жослен смеется над собой и ею, не выпуская ее из объятий, и зарываясь лицом в ее пушистые волосы.

К вечерней мессе Элизабет идет, открыто держа в руках свежий подаренный Жосленом букет: чертополох и вереск, увитые вьюнком. Пусть он видит. А для прочих - пусть это выглядит как радость от того, что Господь уберег город от сарацинского нашествия. И даже если кто-то догадается… Что ж, прекрасная смерть!

И, стоя в храме за спиной коронуемой Сибиллы, Жослен бросает на возлюбленную такие взгляды, что ей кажется, их отношения видны всем прихожанам. И что же? Мы могли умереть сегодня, можем умереть завтра. Должны ли мы потерять отпущенное Господом время? И Agnus Dei звучит на этой мессе, как Гимн Любви, Веры и Надежды.

***

Вечером в своей комнате Элизабет секретничает с Сесилией де Ла Тур, которой тоже некому доверить свои сердечные дела. История с попаданием в плен, выкупом из него, знакомством с загадочным «шевалье», который сначала, как будто, обманул ожидания дам, а затем оказался честным рыцарем, оказывается, получила продолжение. И если до этого Элизабет расспрашивает Сесилию о перипетиях плена из сочувствия и интереса к местным обычаям, то теперь она захвачена разворачивающейся на ее глазах куртуазной историей.

Элизабет решается на ответную откровенность и упрашивает даму помочь ей с переносом стихов на бумагу:

Под огненным напором тает воск
Запретный плод манИт сильней спасенья.
Среди шипов и лилий путь непрост,
Надежд исполнен, страхов и сомнений.

Обилием подарков польщена,
Взволнована, напугана и таю.
Я буду друг и верная жена
Тому, кто эти строки прочитает.


Сесилия очень любопытна, но Элизабет удается удержать имя адресата в тайне и успешно передать записку.

В ответ на это Элизабет получает очередную альбу:

Хоть Евангельем осмелюсь
Я поклясться: ни Андрей,
Ни Тристан или Амелис
Даме не были верней.
Строки "Pater noster" пелись

Наново душой моей:
Господи, qui es in caelis
Дай увидеться мне с ней!
О боже, как
Наскучил мрак!
Как я жду рассвета!


И всё же, сознает Элизабет, ей необходима более здравомыслящая союзница в любовных делах. Ее выбор падает на Изабеллу де Куртене. Пережитое во время штурма города чрезвычайно сроднило их. К тому же, она приходится Жослену племянницей, и не будет стремиться нанести урон его репутации, если догадается обо всех подробностях происходящего в северных коридорах замка.

Элизабет решается доверить Изабелле прочтение записки от Жослена, полученной еще днем. Вручая ей очередной сложенный лист, он предупредил: «Найдите кого-нибудь другого, чтобы прочел это письмо. Не стоит обращаться с этим к брату».

И действительно, строки письма весьма откровенны:

И новый век, и май, и ароматы,
И соловьи велели, чтоб я пел,
И сердце дар несет мне столь богатый —
Любовь,— что отказаться я не смел.

О, если б радость дал мне Бог в удел —
О, если бы я дамой овладел,
Нагую обнял, страстию объятый,
Пока поход не подоспел.


Изабелла комментирует письмо в ехидных выражениях и, похоже, о многом догадывается.

Охваченная томлением, Элизабет не может уснуть. В покоях королевы идет заседание Высшей Курии. Речь на совете идёт о выборе кандидатуры мужа Сибиллы. Элизабет может только догадываться, что творится в душе у бедного Гийома в это время. Она бы и рада поддержать его, но он занят военными делами. В Иерусалиме очень неспокойно. Только по рассказам возвращающихся из города она знает, что проведена успешная операция по обезвреживанию очередных убийц, что задержаны пробравшиеся под покровом ночи в город турки, засыпаны чужие подземные ходы, что охрана королевы усилена…

Элизабет полулежит в кресле, укутавшись кроличьим одеялом, и дремлет, когда Гийом возвращается в покои, и, тяжело вздыхая, опускается на тахту. Следом входят Робер и Жослен де Куртене.

«Мой король!..» - Жослен становится на одно колено. С Элизабет соскакивает всякая дремота. Гийом устало машет рукой: «Рано еще такое говорить, садитесь». Но Жослен упрямо продолжает, и немедленно, прямо под испуганным взглядом Элизабет, просит ее руки у брата. Брат усмехается: «Я рад за вас. Но она замужем за графом Гвиди. Если Вы сумеете справиться с этой проблемой, я вас обоих благословляю».

***

На следующий день Элизабет расплетает косы и прилюдно отпарывает с платья герб Гвиди.

– Я больше не замужем, и больше не «сиятельство». Просто леди Элизабет. Элизабет Монферратская.

Письма от Папы нет, и не предвидится, но она предпочитает взять грех лжесвидетельства на душу, чем подвести друга перед людьми. Дамы поздравляют ее, и она подавляет уколы совести.

– Я не понимаю, Вас нужно поздравить или посочувствовать? – недоуменно спрашивает принцесса Изабелла.
– Поздравить, Ваше Высочество. Я смогу остаться и быть при дворе.
– Тогда поздравляю.

В комнате ее ждет записка:

«Одна зима в разлуке с Вами
Несет нам счастье многих зим, 
С надеждой жду я встречи с Вами 
Любовной радостью томим».

Элизабет понимает, что Жослен как-то пытается уладить вопрос с папским решением, но слабо верит в успех.

***

За завтраком Элизабет от волнения давится кашей. Отношения с кухонной прислугой во дворце у нее не задались, поэтому, в основном, она питается тем, что сама приготовит. В этот день, неожиданно, ей случается попасть на общий завтрак, и теперь она растерянно глядит на полную миску еды. Выловив в покоях Гийома, у которого, напротив, перед свадьбой (и после ночных бдений) отменный аппетит, она кидает пробный шар:

– Брат, может, доешь за мной кашу?

Гийом смеется, но не соглашается:

– Конрада попроси!
– А где он?
– Думаю, в Акру уехал.

Гийом говорит о Конраде холодно. Оказалось, пока Гийом был занят поимкой ассасинов, Конрад сделал попытку посвататься к королеве Сибилле, и братья после этого очень жестко поговорили. Элизабет не любит, когда братья ссорятся.


Спустя час, у ворот дворца Элизабет видит Конрада, они радостно здороваются. Она вспоминает утренний разговор и, смеясь, пересказывает историю:

– Как мне тебя утром не хватало! У меня была такая порция каши на завтрак, что никак не получалось доесть. Я и подумала – Конрад бы меня наверняка спас.

Конрад улыбается и смотрит на нее слегка укоряющее:

– Знала бы ты, как мне утром этой каши не хватало! Выехали из Акры на голодный желудок.

Элизабет подхватывает юбки, чтобы немедленно накормить голодного брата, но он сознается, что с тех пор уже позавтракал.

– Вот поэтому ты, Конрад, такой большой и вырос.
– Да, за тобой кашу доедал и вырос.
 – А я зато…
– А ты как была, так и осталась – мелкая!
***

Еще накануне первая дама Ее Величества предложила Элизабет стать придворной дамой принцессы Изабеллы. Отговорившись тем, что она не уверена в завтрашнем дне, Элизабет обещает подумать. «Вы сами увидите мой ответ. Если Господь будет милостив, я спорю с платья знак ненавистной мне семьи и смогу здесь остаться. Если же нет, я посвящу свою жизнь Богу и не смогу уже служить принцессе». Однако в какой-то момент ей встречается принцесса Изабелла с (как будто) заплаканным лицом, которая чрезвычайно  расстроенным голосом интересуется:

– Мне сказали, Вы теперь моя дама. Это так?

Растаяв, Элизабет отвечает:

– Если пожелаете принять мое служение, и если сможете отпустить, когда я больше уже не смогу служить Вам по каким-то причинам.

Принцесса Изабелла очень расстроена. Причина ее печали известна всем во дворце: оруженосец короля Онфруа де Торон, красавчик и сердцеед, женился. И всё-таки каждый не преминет спросить о принцессу, почему грустны ее глазки.

Сама же Изабелла терзает вопросами о Любви и Долге свою новоназначенную даму. Но как Элизабет поучать принцессу, призывая ту к осознанию ответственности, когда у самой в душе поют райские птицы, заглушая даже укоры нечистой совести?

Элизабет пытается утешить свою милую принцессу, рассказывая ей об утонченной, куртуазной любви, заключающейся в служении Рыцаря Даме, и возможной между женатыми и замужними. Это не слишком ободряет Изабеллу, которой перед этим то же самое пытался втолковать Онфруа.

У Изабеллы настойчиво просит аудиенции Конрад. Элизабет не понимает причин его упрямого интереса. Но брат рвется поговорить с принцессой так, будто от этого зависит его жизнь. Ему устраивают встречу. Элизабет тихонько подглядывает от бокового входа в зал, как он падает перед Изабеллой на одно колено и о чем-то горячо просит. «Да он сватается к ней! – понимает сестра и немного ревнует, - вот же прохвост».

После аудиенции, Элизабет снова остается с принцессой наедине.

- У вас много братьев?
- Шестеро братьев, две сестры. Всех очень люблю.
- Расскажите о своих братьях.
- Гийом очень смелый, надежный. Всегда даст хороший        совет. А Конрад такой… что если бы он не был моим братом, я сама бы хотела за него замуж.

Во время разговора кто-то из слуг спрашивает Элизабет Монферратскую. Ей, дескать, письмо. Элизабет с удивлением принимает свиток, перевитый алой лентой. Это явно не записка от Жослена, это настоящее письмо откуда-то из-за пределов дворца. При виде печати с двумя перекрещенными ключами Элизабет теряет голос.

- Ваше высочество, прошу Вас, прочитайте мне, что там, - шепотом просит Элизабет.

«Ввиду открывшихся обстоятельств… свободна от обязательств… признается вновь девицей… и может вновь выйти замуж, если пожелает».

Элизабет падает на колени, истово крестится и благодарит Господа

Бог смилостивился к ней  Святой Земли ради и обратил ее ложь в истину. Чудо, чудо!

Все утро Элизабет видит Жослена, но издали. Он крайне озабочен, постоянно чем-то занят и пугает невесту плотоядными улыбками.

Сообщество придворных дам жужжит как растревоженный улей.

- Поздравляем, Ваш брат женится на королеве!
- Я очень рада, ведь он много лет влюблен в нее.
-А вы не знаете, на ком женится Жослен де Куртене?
- Не задавайте этот вопрос, и мне не придется лгать.

Изабелла де Куртене также крайне озабочена. Ей пришлось искать кольца для свадеб, и задача оказалась не из легких. Элизабет подходит к ней и тихо сознается:
- На мне. На мне он женится. Спасите меня. Я не готова к свадьбе, меня трясет, и я сейчас упаду в обморок. Если вам нужно кольцо подходящего размера, то у меня, оно, разумеется, есть. Но помогите хотя бы сделать прическу.

Изабелла берет все в свои руки, и через короткий срок в покоях придворных дам вплетает испуганной Элизабет в косы алую и золотую ленты – в геральдических цветах семейства де Куртене. Тонкое белое покрывало, с жемчужной каймой по краю, вышитое умелыми руками той же Изабеллы де Куртене, приколото к прическе невесты и украшено подвесками из подаренных Жосленом сережек.

Элизабет скрывается в своих покоях в ожидании звука колоколов, возвещающих о близости начала мессы. Ее руки дрожат. Она не замечает, как Гийом Монферрат возвращается после омовения, свежий и кудрявый, и надевает лучшую свою рубашку. Она не думает о том, где ее принцесса, и не нужна ли ей ее придворная дама. Она сидит, смотрит на букет с лилией и улыбается.

В храм она направляется с королевской процессией и второй раз в жизни наблюдает обряд помазания на царство. Сибилла, стройная, белокожая, с волосами цвета воронова крыла, с царственной осанкой – так прекрасна и грозна, что просится сравнение «как выстроенное перед битвой войско». И действительно, пока в храме идет обряд, мусульмане стягивают свои военные силы к Иерусалиму. Город готовится ко второй осаде. Королева принимает меч, жезл и державу. С не меньшим достоинством она принимает обряд венчания. Элизабет смотрит на слезы, прочертившие мокрые дорожки по щекам королевы, и надеется, что это слезы по брату Сибиллы – Балдуину, а не знак неприятия брата Элизабет – Гийома.

Гийом Длинный Меч смотрит на невесту с нежностью, но по мере того, как слезы невесты не иссякают, и его лицо начинает каменеть. Когда патриарх объявляет, что новобрачные могут обменяться поцелуями, Гийом Монферрат смотрит королеве в лицо, что-то решает про себя и почтительно целует… ей руку.

Вместо того, чтобы объявить второе венчание, патриарх предоставляет монахиням Марфы и Марии провести обряд пострига. Элизабет и Жослен стоят среди прихожан рука об руку. Еще недавно он нес перед процессией обретенное Копье Лонгина, стоял в белом плаще за спиной у королевы, и вот уже нежно сжимает руку невесты, скромно стоя с ней в сторонке от основной массы молящихся. «Я могла бы быть среди тех, кто принимает постриг, - шепчет Элизабет жениху, - хвала Господу, что этого не случилось».

Однако, между тем, создается полное впечатление, что о второй венчающейся паре патриарх запамятовал. Жослену де Куртене, не без труда, удается привлечь внимание изливающей потоки слез королевы, и царственная племянница Жослена веско напоминает на весь храм:

 - Владыка, у нас венчается еще одна пара.

Жослен и Элизабет выходят к алтарю.  Весь мир для Элизабет сужается до глаз ее возлюбленного. Как будто из-за стены доносятся до нее вопросы священника, и она отвечает на них тихим голосом: «Да». Вслед за Жосленом она повторяет слова обета, еле удерживаясь, чтобы не лишиться чувств.

«Что соединил Бог, человек не разлучит», - завершает патриарх, и возлюбленные скрепляют свои обеты поцелуем, не слыша и не замечая больше ничего вокруг.
***

PostScriptum

Город в осаде.
Даже до дворца доносится запах дыма.
Элизабет не знает, кто на этот раз защищает вторую бойницу, и кто перевязывает раненых в полевом госпитале. Ее герой с ней, и они потеряли счет времени. Мимо покоев со шлемом на голове проходит Робер де Куртене, человек простой и прямой, любитель ратных забав. Он уверен, по всей видимости, что все мужчины дворца находятся на крепостных стенах, потому что не верит в телячьи нежности. Заметив молодоженов, полностью погруженных в процесс, он рассеянно врезается в колонну.

***
Post Post Scriptum
Город в осаде. В покои Жослена заскакивает Гаид, хватает щит с оружейной стойки, собирается выбежать, и вдруг останавливается.

- Отец! – говорит он. – Если я выживу, признай меня.

Жослен оборачивается к молодой жене и пожимает плечами.

- А я как раз всё думал, как тебе сказать.

От растерянности Элизабет не может ничего ответить и смеется. Она теперь понимает, что правильно утром расслышала то, что Гаид сказал Байсан, указывая на Элизабет: «Это теперь наша мама, но это пока секрет». Понимает она теперь и причину, по которой именно Гаид и Байсан совершили головокружительную экспедицию за прекрасными обручальными кольцами, украшающими сейчас руки супругов де Куртене.

- Девочка тоже твоя? – уточняет она у мужа.
- Конечно. Два ибн Жослена.
- Бинт. Правильно будет Байсан бинт Жослен. Теперь я в этом разбираюсь. Зря, значит, слушала легенды об удивительной стойкости христианских воинов к искушениям в сарацинском плену… Надеюсь, кое-кто там хотя бы ислам не принял. А их мать…?
- Была очень красива, - снова пожимает плечами Жослен.
- И отлично, – внезапно восклицает Элизабет, - это же целых два замечательных, уже настоящих живых ребенка! И мы еще наделаем...

-…не таких чумазеньких, - завершает за нее Жослен.

***

PPPS
Город в осаде. В перерыве между штурмами, Гийом Монферратский, принц-консорт Иерусалимского королевства заходит в свои покои и внезапно обнаруживает, что они заняты. Преимущественно, тахта.

- Так, молодожен, - прикрикивает на него Элизабет, заставляя брата ретироваться, - у тебя теперь другие покои, королевские, иди к молодой жене!

***

PPPPS
Город в осаде. Представители дворцовых служб устали сновать между крепостной стеной и дворцом.
- Господи, осада длится уже пять часов…
- Прошло уж пять часов??? – удивляется Жослен де Куртене, на секунду отрываясь от созерцания молодой жены.

***

PPPPPS
Осада снята, мир на дорогах.

Двое идут в Багдад. Вокруг темнеет, и уверенность в правильности выбранного пути начинает исчезать. Подумав, они восклицают:

- Вот так мы и сходили в Багдад! – и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, отправляются обратно. Любой, кто их увидел бы в этот момент, смеялся бы до колик. Но других идиотов там не было.

***

PPPPPPS
Осада снята. В доме Мусебе ужин. Глубокие сумерки, и не разглядеть, кто сидит в комнате. Живые похожи на давно умерших, недавно умершие – на ныне живых.

- А сейчас я расскажу вам подлинную историю семьи Мусебе, - звучит голос, очень похожий на голос Асада Мусебе, мир его праху. Начинается повествование о мрачных, кровавых и порочных перипетиях семейной истории.

Через пару часов рассказа с ковра у входа голос давнего друга семьи, Жослена де Куртене, четко и решительно произносит:

- Сжечь дотла.

***

Меня зовут Элизабет Монферратская, я супруга Жослена де Куртене и мать его детей. Пять лет назад я пересекла море, чтобы моя душа нашла успокоение, и Господь даровал мне любовь и новую жизнь в Иерусалиме. И если бы я могла что-то изменить в этом мире, я бы хотела, чтобы люди не забывали заветы защитников Гроба Господня до Судного дня.








Похоже, Ваше соединение с Интернет разорвано. Данное сообщение пропадёт, как только соединение будет восстановлено.