Воспоминания М. Н. Гришиной-Алмазовой
Готовились к игре заблаговременно, еще до наступления 2011 года заявка на роль была принята мастерской группой. Но у меня уже в традицию входит вероятный срыв поездки, то ребенка деть некуда то в суд за день до начала игры вызывают. Так или иначе вечером 6 мая мы были на полигоне. Ехали на восьмерке Темуджина (в первой роли генерал-лейтенант Гришин-Алмазов, мой брат). Весь багажник и задние сиденья были заставлены вещами, привезли все на что хватило фантазии. Заселились в очаровательный домик с крыльцом, маленькой кухонькой, на которой были плита и холодильник (не работающие), стол, стулья, буфет. В небольшой спальне стояли три кровати (кстати вполне себе удобные) и шкаф. Стали обставляться. Через час квартирка ясно давала понять – здесь живет генерал (на крючках висит шинель, портупея с шашкой и маузером, фуражка), и его сестра. Стол накрытый белой скатертью сервирован на две персоны изящным сервизом. На стенах портрет дамы 18 века и фотография импозантного мужчины. Над буфетом самовар. В спальне застеленные постели, кровати убраны подзорами, из-под них выглядывают кожаные чемоданы. Выяснилось, что баллон с газом не подходит к плитке. Пришлось искать гостеприимных людей дабы иметь возможность приготовить завтрак. Темуджин договорился с девушками, поселившимися в доходном доме (прошу прощения – не запомнила их имена). И как это часто бывает – куча шитья, которое нужно успеть закончить до начала парада, назначенного на 10 часов следующего дня. Вживаться в роли начали почти сходу. К нам беспрестанно кто-нибудь заходил обсудить планы. Легли глубоко за полночь. Дошить я конечно все не успела. Видимо у нас формируется еще одна традиция – не ходить на парад. Во время парада в спешном порядке пришивала последние пуговицы на шинель.
Итак игра началась. Первым дело Алексей Николаевич (прилюдно мы звали друг друга по имени отчеству, в домашнем же кругу по именам) издал приказ о назначении адъютантом штабс-капитана Овечкина в связи с не заездом прежнего. Приказы, доклады и т.д. для брата писала я. Далее я была свободна от секретарских обязанностей. И первым делом направилась в госпиталь дабы познакомиться с г-жой Каплан. Встретила я ее в сопровождении сестры милосердия на центральной площади, быстро нашли общий язык и дабы продолжить беседу в более удобном месте отправились выпить кофе в Неаполь. Наталья Давидовна всячески убеждала меня, что госпиталь не самое подходящее место для такой девушки как я, что не дело мне хоронить себя среди грязных бинтов и матерящихся солдат. Мои доводы о долге, вере, в конце концов примере великих княгинь ее не очень то убедили, но г-жа Каплан все же согласилась принять меня в качестве добровольной помощницы, заметив, что я была бы куда полезнее в качестве благотворителя, вскользь упомянув о своем долге газете. Не дождавшись кофе, мы отправились в типографию, дабы оплатить объявление данное госпиталем о пропаже глав. врача. Почему-то редактор был удивлен, тем что Наталья Давидовна так быстро расплатилась. Покинув редакцию, я заверила спутницу, что она всегда может рассчитывать на мои средства, а так же сообщила что мы с г-жой Шварц, не далее как вчера беседовали о судьбах госпиталя, хотели познакомиться с новым глав. врачом и уточнить какая именно помощь требуется. По дороге к госпиталю мы встретили Антонину Васильевну Шварц, я представила дам, и мы условились, что убедим генерал-губернатора в необходимости выделить на содержание госпиталя дополнительные средства. Мы хотели прогуляться по Одессе втроем, но г-жа Шварц была вынуждена нас покинуть, дабы помочь в каком-то срочном деле супругу. Надо заметить что она имеет на него большое влияние и многие вопросы решает именно Антонина Васильевна. С г-жой Каплан мы направились в госпиталь, где она и сестры милосердия учили меня всевозможным премудростям своего сложного ремесла. В это время под окнами госпиталя раздались выстрелы, а затем крики «лекаря». Наталья Давидовна была крайне раздражена этим оборотом, ибо уже далеко не первый год в дипломах пишут «врач» вместо устаревшего «лекарь». Мы бросились на шум. Оказалось двое раненых один молоденький солдат добровольческой армии, другой человек, отказавшийся предъявить документы. Сестры оказали первую помощь пострадавшим, и солдаты доставили их в госпиталь. Так прошло мое первое посвящение в сестры милосердия. Надо признать, Наталья Давидовна была не очень-то мною довольна. В оставшееся до обеда время произошло еще несколько мелких, не стоящих внимания происшествий.
Настало обеденное время, понимая, что Наталья Давидовна не позволит оплатить обед в Неаполе за нее, я решила оставить право выбора заведения за ней. Вообще у нас странные отношения стали складываться. С одной стороны она мой непосредственный начальник по госпиталю, с другой я занимаю более высокое положение, а с третей у нас завязалась настоящая дружба. В итоге мы остановились в пивной на Деребасовской. Вообще название не совсем соответствует действительности, пиво здесь конечно подают, но здесь еще и очень вкусно, хотя и довольно просто кормят. В этот момент меня по приказу Алексея Николаевича нашел рядовой, я извинилась, перед Натальей Давидовной и обещалась в скорости вернуться, заказав предварительно 2 обеда. Генерал-лейтенант был так же расположен отобедать, и мы вместе вернулись на Деребасовскую, в сопровождении вновь назначенного адъютанта. К этому времени за столик к г-же Каплан подсел рядовой, меня вызвавший. Произошла некоторая заминка. Овечкин легко ее разрешил, отдав приказ рядовому охранять генерала. За столиком нас оказалось четверо. Я представила Наталью Давидовну мужчинам. Нам принесли обед, оказавшийся очень сытным, и беседа потекла плавно и продуктивно. В итоге генерал-лейтенант обещал обеспечить госпиталь всем необходимым, а штабс-капитан пригласил Наталью Давидовну на предстоящий бал. По окончанию обеда, брат попросил меня заказать что-нибудь к чаю домой, озаботиться ужином, договориться о фотосъемке и подготовиться к балу. Как оказалось, выполнить все это за оставшуюся половину дня было не так-то просто. Ах да, Алексей Николаевич настоятельно просил посетить ювелирную лавку и выбрать себе что-нибудь (почти все мои драгоценности остались в Омске). Весь оставшийся день я потратила на исполнение пожеланий брата. Единственное что мне не удалось сделать – это купить чебуреки, которые расхваливал весь город.
В какой-то момент я заглянула домой, и выяснила что в соседнюю квартиру заехал новый постоялец, весьма обходительный и видный мужчина, мы обменялись любезностями и представились, Павел Андреевич не назвал своей фамилии, почему и я решила не уточнять своей.
Прогуливаясь по городу, в поисках ювелирной лавки я услышала выстрелы. Стала двигаться на звук и вскоре увидела лежащего на земле Алексея Николаевича. Сердце замерло, время остановилось и далее все было так, будто меня вели высшие силы. Я тут же оказалась рядом с ним, шинель пробита пулей и побурела от крови, из под шинели видны отяжелевшие от крови галифе. У меня нет с собой ничего для перевязки, а транспортировать брата в госпиталь в таком состоянии чрезвычайно опасно. Убедившись, что рядом есть белогвардейцы, я бросилась в госпиталь, с порога сообщила что Гришин-Алмазов тяжело ранен, схватила перевязочный материал и бросилась обратно. Ни на что не обращая внимания, я расстегнула портупею и шинель, рана на ноге меня тревожила куда меньше, чем то что могло оказаться под шинелью. Маленькое отверстие от пули – накладываю повязку, перебинтовываю. Алексей находиться без сознания, кажется я что-то говорила, но что я не помню. Как только я закончила перевязку обеих ран, его подхватили два офицера, кажется это был поручик и штабс-капитан. Я шла рядом и следила за состоянием Алексей. Его положили на дальнюю койку, выставили охрану. Переодевая брата в больничное я обнаружила, что при нем нет шашки. Послали бойца искать оружие, слава богу в этой суматохе никто не украл ее, ведь это подарок. Алексею дали опий, сделали операцию и перевязку. Он стал приходить в себя. Тут же потребовал к себе адъютанта. Пока звали адъютанта, брат поведал подробности случившегося. Недавно в городе стали появляться листовки с красной агитацией. Антонина Васильевна (женщина с очень острым аналитическим умом) вычислила по жирным пятнам, что их распространителем является разносчик супа. Поняв, что он разоблачен – подпольщик вытащил из-под скатерти пистолет и открыл стрельбу. Две пули пришлись в Алексея Николаевича, одна зацепила Антонину Васильевну. Но Гришин-Алмазов не зря является боевым генералом, он предугадал действия противника и выстрелил первым, после чего нанес решающий удар шашкой. В результате оба оказались тяжелоранеными. Как выяснилось, наподдавший, так же находился в госпитале. Участь его была незавидна, а во мне кипел гнев, мне кажется, я тогда могла несостоявшегося убийцу растерзать голыми руками, но я была занята братом. Он окончательно пришел в себя, попросил пить и есть. Я принесла, тарелку супа из телеги разносчика, кстати повар из него был куда лучший чем, убийца. Вспомнив о чебуреках, так мой и не купленных, я оставила брата на сестер и охрану и побежала на малую Арнаутскую. Опять мне не повезло, их уже все разобрали, и хозяин сказал – приходите завтра. На обратном пути я заглянула на Деребасовскую, договорилась об ужине на четыре персоны с доставкой на дом (Алексей планировал пригласить чету Шварц), пообещав уточнить время позже и попросила что-нибудь к чаю для генерала. Новости в Одессе распространяются со скоростью лесного пожара (я вообще не очень понимаю, зачем в этом городе нужна пресса) и хозяйка уже знала о постигшей нас неприятности. Она набрала целую корзинку всяких сладостей за счет заведения и пожелала скорейшего выздоровления генералу. К моему возвращению, Алексея Николаевича готовили к выписке. Он уже одевал форму. Г-жа Каплан взяла с генерал-лейтенанта слово, что он вовремя будет приходить на перевязки.
Тем временем до бала оставалось совсем немного, а свой заказ из ювелирной мастерской я так и не успела забрать. Пришлось поторопиться. Перед самым балом я встретила Алексея Владимировича Шварца лично пригласила его с супругой на ужин, они обещались прийти как только их шустрая детвора уляжется спать. Вернувшись домой я начала спешно готовиться к балу, в скорее и Алексей пришел с последней перевязки. За нами любезно зашла мадмуазель Мари-Мадлен, и на бал мы отправились втроем. Из-за ранения, брат не мог танцевать, и полонез мы пропустили. Далее события развивались стремительно. На улице послышались крики, «в здании бомба, всем покинуть помещение». Алексей Николаевич тут же вывел меня и Мари-Мадлен из здания на безопасное расстояние. Так как бал давали французы, а Алексей был в штатском, он не стал вмешиваться в происходящее, с нашей позиции было не очень-то хорошо все видно, и я не буду писать домыслы о произошедшем, так или иначе бал был продолжен. Но настроение танцевать пропало и мы решили вернуться домой. Алексей открыл шампанское и мы стали вести милую беседу. Про ужин я совсем забыла, и не уточнила на Деребасовской, во сколько мы желаем что бы нам доставили заказ. Пришлось еще раз посетить пивную. Попросила три порции из расчета на Мари-Мадлен, и сказала, что нам скорее всего потребуются еще две (памятуя о приглашении к ужину Шварц). Ужин был доставлен вскорости к нам на квартиру, но мадмуазель отказалась разделить с нами трапезу, попросив поставить чай. Мы наслаждались беседой, и поднимали бокалы с шампанским за Россию, Францию, царя, добровольческую армию и много другое. Когда закипел самовар – к нам постучали – это были генерал-губернатор с супругой. От шампанского они отказались, а вот чай был как раз кстати. Стульев у нас не хватило, и Алексей пошел к соседу. Мы уже дописали по чашке чая, когда он вернулся в сопровождении уже знакомого мне Павла Андреевича.
Слово взял гость: «господа, я адъютант генерал-лейтенанта Деникина Оболенский, прибыл дабы сообщить ужасную новость. Царская семья расстелена». Присутствующие издали лишь подавленные стоны, я просто не поверила своим ушам. «Но великая княгиня Анастасия жива». Алексей разлил по стопкам коньяк. В тишине все встали и молча опрокинули свои стопки. Терпкий вкус вернул меня к реальности. Все расселись за столом, и начали расспрашивать подробности у Павла Андреевича. Более подробной информации он не имел. Сообщил лишь о том что Деникин готовит наступление на Москву. Мадмуазель Мари-Мадлен почувствовала себя лишней в этой прискорбной ситуации, понимая что нам необходимо не только пережить горе, но и обсудить это в узком кругу, под предлогом плохого самочувствия, попросила проводить ее до французского гарнизона. Т.к. Алексей отпускает охрану в свободное от службы время, Оболенский вызвался сопроводить генерал-лейтенанта. Вскоре мужчины вернулись и до конца вечера мы обсуждали возможные варианты развития событий и что необходимо предпринять. Распрощавшись с гостями, и пригласив Павла Андреевича на завтрак. Мы с братом отправились спать. Мы еще долго в темноте обсуждали случившееся задень, делились мнениями и впечатлениями и уснули глубоко за полночь.
День второй.
Наступило замечательное утро 8 мая 1919 года. Я всегда посыпаюсь раньше брата, уж такая у меня привычка. Умылась, растопила самовар, зажгла примус и поставила на огонь кастрюлю с водой для каши. Деревенские обещали к восьми утра принести крынку молока, но видно гуляли они всю ночь. Г-н Оболенский так же проснулся, и предложил приготовить кофе. Кофе надо сказать получился отменный, а я в этом кое-что понимаю. Пока я накрывала на стол, в кухню вышел Алексей. Мы мило позавтракали втроем, обсуждая события дня прошедшего и планы на день грядущий. Поблагодарив за завтрак Павел Андреевич откланялся. Дальше первую половину дня заняли самые неожиданные визиты. Сначала нас посетила мадмуазель Мари-Мадлен. Она принесла ноту протеста от французского командования. Посетили нас его Высокопреосвященство Архиепископ-Митрополит Одесский и Херсонский Кардинал Святой Римской Церкви. Побеседовав тет-а-тет с генерал-лейтенантом, остались на чай. Кардинал постоянно сбивался на итальянский, что не мешало нам вести приятную беседу. На несколько минут заходили чета Шварц. Такой круговорот гостей, что я просто не в силах запомнить, с кем и о чем мы говорили, но все крутилось вокруг вчерашних событий. Когда поток посетителей иссяк я наконец смогла написать приказы. На тот момент велись переговоры с казачьими атаманами о принятии их в ряды добровольческой армии. Составленные приказы так и не были подписаны генерал-лейтенантом Гришиным-Алмазовым. Развернувшиеся в последствие события объясняют причины. Покончив с секретарскими обязанностями, я отправилась по делам, которые не успела закончить вчера. В первую следовало посетить ювелирную лавку, так как Алексей Николаевич просил купить два обручальных кольца. Он так и не успел мне рассказать для кого они предназначались. Проведя довольно много времени у ювелирши (кажется ее звали Майя), выбрала простое мужское кольцо и с маленьким брильянтом женское. Заглянула на малую Арнаутскую за чебуреками, на этот раз тесто еще не подошло. Снова оставила заказ. В ателье Шаца подтвердила наше желает сделать снимки. На Деребасовской заказала столик и обед. Заглянула в госпиталь. В общем день был наполнен беготней, опять мне некогда было спокойно прогуляться по городу, посетить набережную, а жаль там красиво, да и компания Павла Андреевича мне была очень приятна, настоящий офицер старой закалки.
Ближе к обеду был еще один визит, куда менее приятный. От неожиданности я даже не сразу поняла что к чему. Генерал-лейтенант Гришин-Алмазов пришел в сопровождении штабс-капитана Овечкина, рядового Островского и неизвестного мне офицера. Алексей был явно взволнован (хотя внешне это никак не проявлялось), а офицер в Корниловской форме крайне чем-то недоволен. Не сразу сориентировавшись в ситуации, я стала накрывать на стол. Но атмосфера оказалась настолько напряженной, что я лишь освободила стол от всего лишнего и поспешила покинуть дом. Рядовой проследовал за офицерами и закрыл дом изнутри. Я осталась на крыльце. Уходить смысла не было, все мои вещи остались в доме. Голоса были приглушенными, но и так было понятно что что-то не так. Через некоторое время все покинули дом и направились обратно в гарнизон. При это роли сменились, офицер стушевался, а генерал-лейтенант сказал, что ситуация тенят на скандал, но похоже они смогут найти общий язык и будут считать что ничего не произошло.
Вскоре за мной явился унтер-офицер Островский (его недавно возвели в новое звание), и сообщил, что генерал-лейтенант будет ждать меня к обеду на Деребасовской. Памятуя о предстоящей фотосъемке, я переоделась в вечернее платье. Алексей Николаевич ждал уже меня за столиком. Как обычно, обед был простой, но очень сытный и вкусный. Алексей не стал распространяться о случившемся, сказал лишь, что штабс-капитан (ни как не могу вспомнить его фамилию) прибыл от генерал-лейтенанта Деникина, возникло некоторое недоразумение, которое быстро разрешилось. После обеда заглянули в фотоателье. Там как обычно кипела работа, очередь. Но генерал-лейтенанта пропустили без малейшего неудовольствия. Сделав несколько снимков – распрощались с братом. Я еще раз подошла в чебуречную, они еще не были готовы. Вернувшись домой, застала Павла Андреевича за приготовлением обеда. Мы мило беседовали и строили планы на ужин. Как вдруг раздались выстрелы. Я как сердцем чувствовала – очередное покушение на брата, несмотря на отговоры Оболенского, я бросилась к гарнизона а через него к часовне, действительно на земле лежали Алексей, штабс-капитан, присланный Деникиным и еще какая-то темная личность. Медсестры уже были здесь и перевязывали брата. Штабс-капитан не подавал признаков жизни. Вместе с поручиком мы донесли слабеющего Алексея в госпиталь. Там его переодели, уложили в уже знакомую койку, обработали раны. Сколько же их уже??? Ранения оказались не смертельными, тяжелыми. Вскорости рядом положили унтер-офицера Островского. Когда уже казалось, что опасность миновало, и осталось только должным образом ухаживать за братом, случилось непоправимое. Меня настоятельно позвали на улицу, там молоденький казачек стал выспрашивать меня, как помочь отцу, нагулявшему дурную болезнь. Я сказала, что являюсь всего лишь сестрой милосердия и в таких вопросах не компетентна, надо обращаться к г-же Каплан. Казачек сказал, что прейдет позже, пригласил вечером в Малиновку и ушел. Открывая дверь госпиталя я поняла что стряслось что-то ужасное. Стеша была бела как простыня. Вбегаю в палату – Островский без сознания, а белая больничная рубашка Алексея все пропитана кровью. Как я не потеряла сознание не знаю, стала звать охрану, охраны не было выставлено. Я бросилась на улицу, первого же встречного белогвардейца схватила, несла невесть что, с требованием немедленно выставить охрану. Увидев Наталью Давидовну, возвращающуюся в госпиталь, схватила ее за руку и потащила ее в госпиталь, с мольбами спасти моего брата. Такого ужаса я не переживала наверное никогда. Я просто не понимала что случилось, что делать. Когда Наталья Давидовна сказала, что Алексей мертв. Меня словно громом поразило. Я расплакалась прямо над еще горячим телом брата. Мир перестал существовать. Я не знаю сколько это продолжалось, но через некоторое время все встало на свои места. И я начала действовать. В первую очередь нужно было организовать похороны, достойные моего брата. Я отправилась в похоронную контору. Застала их за обедом, оставила двойной гонорар и обсудила ряд деталей. В госпиталь я возвращалась через, гарнизон. Требовалось перенести тело домой. Дежурный, сообщил, что направит в госпиталь людей. Я вернулась к брату и стала выяснять что же произошло. Постепенно мозаика сложилась в цельную картину. Был назначен расстрел, на нем присутствовало все командованием. Неожиданно началась пальба. В результате которой были ранены генерал-лейтенант и унтер-офицер, а штабс-капитан и осужденный погибли. В госпитале толи из-за суматохи толи по чьему-то приказу не была выставлена охрана. Чем и воспользовались казаки. Они выманили из палаты весь персонал, и когда на улице один заговаривал мне зубы, другой добивал моего брата. Как я могла так оплошать? До конца дней своих не прощу себе. Я не должна была отходить от брата. Островский стал приходить в себя он ничего не видел, казак его оглушил. Обдумывая все последние происшествия, я пришла к выводу, что это был заговор. Потребовала перо и бумагу и села писать доклад Деникину. Не буду приводить его содержание здесь, я расписала там случившееся во всех известных мне подробностях. Отмечу лишь, что под подозрением у меня были двое Овечкин и Остроумов. Все свои подозрения я высказала в письме. Что у меня было против этих белогвардейцев? Во-первых, Овечкин теснее прочих общался с казаками, в том числе и наедине. Во-вторых, он всегда изрезал в самый подходящий момент, вот и на расстреле его не было. В-третьих, не была выставлена охрана. В-четвертых, именно Остроумов вызвал г-жу Каплан из госпиталя в момент нападения казаков. В-пятых, у обоих могли быть личные мотивы убить генерал-лейтенанта. Так я думала тогда. Весь день, до самых похорон шел дождь. Даже небо оплакивало Алексея. Алексея перенесли домой, где я подготовила его в последний путь. Принесли гроб. Венки. Оркестр играл военный марш. Мы церемониально двинулись к часовне. Пришло почти все офицерство, за исключением Овечкина. Был Павел Андреевич, г-жа Каплан и сестры милосердия, свободные от дежурства. За стенам часовни были жители города. Службу вели его Высокопреосвященство Архиепископ-Митрополит Одесский и Херсонский Кардинал Святой Римской Церкви. Я прощалась с братом, отринув на время все прочие мысли. Раздался страшный взрыв. Очнулась я в госпитале от страшной боли в животе, голова раскалывалась. Мне дали настойку опия и я снова провалилась в незабытые. Пришла в себя когда незнакомый мне человек, деловито прощупывал пульс. Как оказалось взорвали часовню. Все находящиеся в ней были ранены осколками или контужены. Уцелел лишь Оболенский, находившийся ближе всего к выходу. Так как г-жа Каплан так же была ранена, вызвали французских врачей. Я была ранена осколком в живот, шрам у меня остался до сих пор. Операция была сделана виртуозно и вскоре я пошла на поправку. Теперь перед о мной стояла задача отправить письмо Деникину, что я сделала сразу по выписке из госпиталя. С почты я зашла в фотоателье, дабы забрать последние фотографии брата. Парадного снимка не нашли, зато наш общий портрет вышел изумительно. С фотокарточки на меня был устремлен твердый взгляд, такой же как в жизни.
Следующей моей целью было отомстить за брата. Я понимала что сама не справлюсь с этой задачей, я просто слишком плохо владею оружием, что бы убить казака. А значит надо было найти исполнителя, да и непосредственного убийцу я не видела в лицо. Я попыталась выйти на фартовых. Здесь я совершила ошибку, которая могла стоить мне жизни. Не добившись результата, а лишь получив насмешливые ответы, что обратилась я не по адресу, я вернулась в госпиталь и начистоту выложила все Наталье Давидовне. Она сказала, что знает человека который может справиться с этой задачей. Я выдала ей 200 николаевских рублей, и пообещала еще столько же как только будет восстановлена справедливость. Через некоторое время г-жа Каплан хотела вернуть деньги, сообщив, что человек все сделает из личных побуждений и гонорар не возьмет. Я просила использовать деньги на нужды госпиталя. По дороге мы встретили его Высокопреосвященство Архиепископа-Митрополита Одесского, я просила его об исповеди. Не смотря на поздний час, он согласился. На исповеди я сказала, что не могу надеяться на правосудие в лице одесских властей и потому, решила свершить его другими методами. Святой отец не стал меня отговаривать, лишь попытался убедить что смерть это не всегда самое тяжелое наказание, жить с грехом убийства на душе куда тяжелее. После исповеди я поняла, что сделала все от меня зависящее, и если убийцу не найдет человек г-жи Каплан, такова воля провидения.
Размышляя над словами святого отца я незаметно дошла до лавки г-на Тартаковского. Как выяснилось – они готовились к свадьбе Руфочки. Меня тоже пригласили. Г-ну Тартаковском требовалось дойти до французского гарнизона, а сопроводить слепого было некогда, все были заняты подготовкой к торжеству. От нечего делать я вызвалась проводить пожилого еврея. По пути у нас состоялась занимательная беседа, он много поведал мне о традициях своего народа и истории своей семьи. Обратно мы возвращались в сопровождении жениха Руфочки, он служил поваром у французов.
Время до свадьбы еще оставалось и я направилась домой. Зайдя домой, я обнаружила письмо подписанное самим Деникиным. В нем Антон Иванович уверял, что будет проведено тщательнейшее расследование и выражал соболезнования. К письму был приложен наградной лист, брат был возведен в кавалеры ордена св. Владимира III степени. Я тут же села писать ответное письмо, с благодарностью за орден и просьбой помочь мне покинуть страну, в которой меня больше ничего не держит.
Возвращаясь с почты на центральной площади встретила унтер-офицера Островского. У нас состоялся приблизительно следующий диалог:
– г-н унтер-офицер, я очень подавлена смертью брата и не надеюсь на наше правосудие, что мне делать?
– Мария Николаевна, убийца вашего брата мертв.
– Как?!
– Я его убил.
– Вы не представляете насколько я Вам признательно, отныне я в долгу перед Вами, обращайтесь ко мне без стеснения.
– Это был мой генерал, я исполнил свой долг.
– Не зря Алексей Николаевич Вас так ценил. Если Вы свободны вечером – отужинайте со мной.
– Как Вам будет угодно.
Мы не успели закончить разговор. Началась стрельба. Я спряталась в здании цирка, и видела оттуда как Островского оглушили и потащили в темноту. Дождавшись, когда все стихнет я бросилась на поиски унтер-офицера. Успехом они не увенчались, я сама попала под обстрел. Праздно шатаясь по городу я добрела до пивной на Деребасовской. Попросила чего-нибудь выпить. Кофе мне принесла Роза, она поинтересовалась, почему у меня такой удрученный вид. Предложив присесть, я поведала о постигших меня несчастьях. Искренне посочувствовав мне, Роза отправилась дальше обслуживать поздних клиентов. Спускаясь со ступенек пивной я столкнулась с Островским, только он выглядел моложе чем обычно.
– Островский – это вы???
– да, а что это Вас так удивляет?
– но мне сказали, что Вы погибли.
– вы перепутали меня с моим братом. Он действительно был недавно убит.
– я сегодня ждала на ужин вашего брата, может быть Вы составите мне компанию, расскажите что произошло?
– конечно.
Мы поднялись на верх. Заказали ужин. Островский младший был удивительно похож на своего брата, только моложе и горячее, он напоминал того Островского, который когда-то попал в госпиталь, и был моим первым раненым. Мы заканчивали ужин, и собирались отправиться на набережную, дабы продолжить начатое знакомство. В это время на улице опять начались выстрелы и Островский извинился, и пообещал вскоре вернуться.
Его опередил красный комиссар. Наглый и самоуверенный, он вел себя как хозяин города. Сел за мой столик. Поняв, что так просто от него не отделаешь, я заказала ужин и на него. Он бесцеремонно взял чашку Островского. Начал громко пропагандировать коммунистические идеи. Я не вслушивалась в этот бред. Вскоре вернулся Островский, стрелять в комиссара, за спиной которого были мирные люди он не стал. Комиссар же явно хотел взять белогвардейца живьем – требовал сдать оружие. Солдат же вызывал красного на улицу для честного боя. Ситуация была патовая. Желая спасти Островского, я вышла к нему, взяла под руку и увела, со словами, Вы еще успеете сойтись с комиссаром. Сейчас вы проигрышном положении.
Вскоре расплатившись за ужин, я покинула заведение и отправилась спать. Дома меня ждало письмо от канцелярии Деникина, в котором лежало письмо с наилучшими пожеланиями и билет во Францию, а так же закрытым пакетом для г-жи Каплан. Я легла спать со спокойной душой. Свой долг перед родиной и братом я исполнила и завтра отплывала во Францию.
Утром меня посетила Мари-Мадлен и подписала вид на жительство во Франции. Я отправила пакет Наталье Давидовне, собрала самые необходимые вещи и направилась в порт.
