История Лукреции Борджиа

- Вечные дети, - сказал Папа Римский Александр VI Борджиа германскому послу.
Подчеркнуто суровое выражение лица не скрывало отеческой любви в его голосе. Застывшие в двадцатипятилетии знаменитый полководец, претендент на корону объединенной Италии Чезаре и самая блестящая женщина Рима Лукреция пытались сделать покаянный вид, но то и дело старательно удерживаемый смех вырывался наружу.
Словно шаловливые дети, на мессе они кидались Святыми Дарами и хихикали, не заботясь о репутации в глазах османского и императорского послов. Как назло, они оказались в первых рядах прихожан, и их поведение не осталось незамеченным Папой. После мессы он сурово рявкнул: «Чезаре!». Лукреция попыталась скрыться в толпе, но и ее нагнал суровый оклик.
- Как вы себя ведете?! – вопросил отец у расшалившихся потомков. – Вечные дети.

***
Ежегодный аукцион прошел вяло. Умы римлян занимало исчезновение короля Лодовико и на грани безумия поступок королевы, которая освободила троих еретиков, сняв их буквально с костра, разожженного Торквемадой. Поэтому произведения искусства талантливых смертных и признанного гения вечности Джоконды да Винчи вызвали преступно мало интереса, ставки практически не повышались, и картины ушли за смешные деньги к османскому послу и представительнице Сфорца. Это бросало тень на славу Лукреции, как блистательного организатора. Но ее это не волновало, поскольку и ее мысли были заняты совсем иным. За считанные часы до аукциона она обнаружила, что хранилище Дворца Донато было самым бесчестным образом обчищено. Пропали три христианские реликвии, которые также должны были быть выставлены на аукционе: два текста, один из которых принадлежал Первопредку, великому алхимику Альберту Великому и череп неизвестного святого, найденный в катакомбах Рима. К счастью, никто, казалось, не заметил, что списки обещанных и выставленных на продажу лотов несколько не совпадают.
- Мадонна Лукреция! – ее догнал несколько запыхавшийся Никколо Макиавелли, нагруженный золотом. - Я опоздал на аукцион, но слышал, что заявленные ранее христианские реликвии не были выставлены. Что случилось? Я заинтересован в них и готов заплатить достойную цену.
Везение покинуло Лукрецию. Она смешалась. Рассказывать о похищении было нельзя, это бросило бы тень на Род. Что за Дворец, куда может беспрепятственно войти любой и вынести что угодно? С беззаботной улыбкой она начала лгать:
- Синьор Макиавелли, вы же понимаете, что я всего лишь устроитель, а не хозяйка аукциона. Совет его попечителей принял решение придержать эти реликвии, поскольку не вполне ясно, насколько этична торговля подобными предметами.
Кажется, это объяснение удовлетворило знаменитого философа и политика. Обменявшись взаимными подобающими случаю любезностями, они расстались.

***
Записка на гербовой бумаге, принесенная кем-то из слуг, содержала весьма двусмысленное послание. В нем Макиавелли напоминал о реликвиях, в которых был по-прежнему заинтересован. Внизу был приписан игривый постскриптум, совсем не в духе расчетливого флорентийца.

***
- Сейчас я отправляюсь вместе с Вашим братом Чезаре в Вену, обещайте ждать меня, - чуть запинаясь то ли от нахлынувших чувств, то ли от неумеренного потребления вина, произнес Никколо Макиавелли.
Лукреция, занятая приятной беседой с Лоренцо Медичи, пришла в некоторое замешательство от столь неожиданной просьбы заглянувшего в Дом на считанные мгновения флорентийца. Чувствуя под этими словами двойное дно, она не хотела в него верить. Но годы и века светской жизни не прошли даром. Она совладала с собой и шутливо сказала:
- Я вам не супруга, чтобы разделить участь Пенелопы, ожидающей Одиссея.
- Я был бы счастлив, если бы это было так.
 Такого от одного из ведущих политиков Италии она ожидала меньше всего. В прошлом они неоднократно приятно проводили время вместе, но сейчас их отношения были скорее партнерскими. В обход Глав Рода они заключили соглашение об обмене полезной информацией, стремясь обуздать несущийся, словно камень с горы, мир.
- Стоит ли это воспринимать как предложение? – уточнила она. Будучи по природе прямой и честной, Лукреция ненавидела вторые и третьи смыслы, предпочитая откровенные и даже слишком откровенные признания. Этого она ожидала и от окружающих.
- Да! – горячо ответил Макиавелли. - Мадонна Лукреция, я хотел бы провести с Вами вечность.
- Что ж, я не скажу вам «да», милорд, но не скажу вам «нет». Пока вы будете в Вене, у меня будет время подумать, - сказала она, хотя выбор был сделан сразу. Обладая живым и острым умом, Лукреция нередко руководствовалась велениями сердца.

***
 - Дочь, у меня есть к тебе разговор, - сказал Папа, усаживая Лукрецию напротив себя. – Есть у меня мысль, выдать тебя замуж за императорского посла... Он один из претендентов на трон, ты станешь королевой!
«Опять, - с горечью подумала Лукреция. – Опять я пешка в чужой игре».
В юности она трижды подобным образом становилась разменной монетой в политических интригах Папы. Да, третий брак ее был спокойным и, можно сказать, счастливым. С мужем их связывали дружеские отношения, он регулярно навещал ее спальню и доверял управление герцогством во время своих отлучек, а она была верна ему до самой его смерти от старости. Однако, каким бы внешне безоблачным не был этот союз, он был заключен не по любви, и Лукреция не могла этого забыть.
Сейчас многое изменилось. Существование Вечных серьезно подорвало институт брака, целью которого было, в первую очередь рождение наследников. Лукреция это понимала, и решила идти ва-банк.
- Выслушайте меня, отец, - попросила она. Папа благосклонно кивнул. – Если вам того угодно, я подчинюсь Вашей воле и стану женой посла. Но... я должна признаться Вам. Только что мне сделал предложение синьор Макиавелли.
На мгновение Папа нахмурился, а потом улыбнулся. Лукреция заговорила быстрее, зная, что кроме чувств, отец ценит ее рассудительность:
- Я полагаю, если кто и достоин королевского трона, то это Чезаре. Он шел к этому много лет, и уже находится в двух шагах от цели...
- Я даю тебе выбор, доченька, - недослушал Папа. - Если Макиавелли тебе больше по нраву, я благословлю ваш союз.
Это была неожиданная, но безоговорочная победа.

***
Время шло. Посольство Чезаре давно вернулось из Вены, получив благословение императора Фридриха на дворцовый переворот. Но Никколо не спешил с визитом в палаццо Рода Донато. Выждав, сколько позволила горячая испанская кровь, Лукреция проглотила злые слезы и послала в Флорентийский Дом записку, в которой сообщала, что освобождает своего нареченного от неосторожно данного обещания. Не удержавшись, она добавила ядовито, что интересующие Макиавелли реликвии вновь у нее. Это было лишь частичной правдой, ибо в ходе расследования Торквемада сумел вернуть только череп и список с изречения Альберта Великого. Но Макиавелли все равно не было известно, что именно должно было быть представлено на аукционе.
Молчание было ей ответом.
Терять иллюзии было больно. Но она приняла это со смирением, поскольку разумом понимала, что для выдающегося политика прошлого и современности женщина вряд ли может стоять на первом месте. Тем более, женщина с ее репутацией. И, коль скоро, синьор Макиавелли уже много веков ни слова не произносил простоте, вероятно, и его обещание имело некий скрытый замысел, который мог утратить свое значение в свете новых обстоятельств.

***
На торжественной мессе в честь свадьбы Чезаре и Катарины, Лукреция села с Лоренцо Медичи и старательно делала вид, что полностью поглощена тихой беседой. Впрочем, Лоренцо действительно рассказывал интересные вещи, но Лукреция то и дело бросала взгляд на стоящего в противоположном конце собора Макиавелли. Коварный флорентиец, кажется, принципиально в ее сторону не смотрел.
«Вот попрошу Лоренцо жениться на мне, - пришла в голову отчаянная мысль. – Он не откажет. А этот... этот пусть всю вечность раскаивается, кого потерял!». На такой эксцентричный поступок Лукреция была не способна.

***
В честь коронации Чезаре и Катарины был устроен грандиозный пир. Казалось, даже зловещие предзнаменования прервали свою череду, чтобы воздать честь новым правителям Италии. Лукреция сидела одесную от Чезаре и вела с ним легкую беседу ни о чем. Справа к ней подсел флорентийский политик. Выглядел он порядком измученно.
- Лукреция, - начал он.
- Я сказала Вам все в записке, и более не имею ничего добавить к тому, - резко оборвала его Лукреция.
Но Никколо Макиавелли не был бы собой, если бы не сумел найти нужных слов. И казавшаяся неприступной крепость пала.
- Я отдам Вам свою руку, синьор Макиавелли, а вот сердце вам придется заслужить, - и, подумав, добавила: - Скажите же мне, зачем Вам все же нужны были эти христианские реликвии?
- Они нужны были мне, как предлог для встречи с Вами.

***
- Каюсь! – раздавался громкий голос на улице. По раскаленным камням мостовой на коленях полз человек в рубище и с вервием на шее. Каждые двадцать метров он воздевал руки к небу и выкрикивал покаяние.
На лобном месте площади Треви еретичка читала уже не первый десяток раз «Богородица-дева, радуйся». Ветер многозначительно гонял по камням еще не остывший пепел.
На улицах Рима свирепствовала чума. Новости из провинций не утешали: внезапный налет саранчи уничтожил посевы, смертным грозил голод. В кулуарах шептались, что несколько Вечных утратили метки Бессмертия. И если появление кометы и звездопад Вечные, занятые интригами, проигнорировали, то появление четырех Всадников не могло остаться незамеченным. Торквемада бродил по Риму и громко цитировал Иоанна Богослова. Речи его безжалостно повергали в прах робкие ростки надежды, если у кого-то она еще оставалась.
- Папа, мы должны! Смертные погибают, им не на кого надеяться кроме нас. Здесь молитва об исцелении. Здесь – освящение воды. Мы проявили преступную беспечность, но сейчас... Я соберу Вечных на площади Треви на общий молебен.

***
Ватикан был пуст. В Риме одно ужасающее Знамение сменялось другим, словно в сломанном калейдоскопе. В Соборе Святого Петра у алтаря стояли Лукреция и Никколо. На его лице больше не было метки Бессмертия. За их спинами держалась за руки королевская чета. Из теней с саркастическим видом наблюдал Торквемада.
- Берешь ли ты в жены предстоящую здесь Лукрецию? – спросил Папа Римский Александр VI.
- Беру, - уверенно ответил Макиавелли.
- А ты, Лукреция, берешь ли в мужья предстоящего здесь Никколо?
- Беру.
- Именем Отца, и Сына, и Святого Духа объявляю вас мужем и женой! – эхо голоса Папы отразилось от стен. Вежливо улыбалась принявшая несколько часов назад корону Катарина Сфорца, сиял свежеиспеченный король объединенной Италии Чезаре Борджиа. Несколько испуганные молодожены стояли столбом и не знали, что делать дальше.
- Можете поцеловать невесту, - язвительно подсказал Торквемада.
Никколо не замедлил последовать его совету. И тут наступила Вечность.